Ты меня не любишь, не жалеешь, Разве я немного не красив? Не смотря в лицо, от страсти млеешь, Мне на плечи руки опустив.
Молодая, с чувственным оскалом, Я с тобой не нежен и не груб. Расскажи мне, скольких ты ласкала? Сколько рук ты помнишь? Сколько губ?
Знаю я — они прошли, как тени, Не коснувшись твоего огня, Многим ты садилась на колени, А теперь сидишь вот у меня.
Пуст твои полузакрыты очи И ты думаешь о ком-нибудь другом, Я ведь сам люблю тебя не очень, Утопая в дальнем дорогом.
Этот пыл не называй судьбою, Легкодумна вспыльчивая связь,— Как случайно встретился с тобою, Улыбнусь, спокойно разойдясь.
Да и ты пойдешь своей дорогой Распылять безрадостные дни, Только нецелованных не трогай, Только негоревших не мани.
И когда с другим по переулку Ты пойдешь, болтая про любовь, Может быть, я выйду на прогулку, И с тобою встретимся мы вновь.
Отвернув к другому ближе плечи И немного наклонившись вниз, Ты мне скажешь тихо: «Добрый вечер...» Я отвечу: «Добрый вечер, miss».
И ничто души не потревожит, И ничто ее не бросит в дрожь,— Кто любил, уж тот любить не может, Кто сгорел, того не подожжешь.
Сергей Есенин
Добавлено (12 Июль 2006, 01:38) --------------------------------------------- Пой же, пой. На проклятой гитаре Пальцы пляшут твои вполукруг. Захлебнуться бы в этом угаре, Мой последний, единственный друг.
Не гляди на ее запястья И с плечей ее льющийся шелк. Я искал в этой женщине счастья, А нечаянно гибель нашел.
Я не знал, что любовь - зараза, Я не знал, что любовь - чума. Подошла и прищуренным глазом Хулигана свела с ума.
Пой, мой друг. Навевай мне снова Нашу прежнюю буйную рань. Пусть целует она другова, Молодая, красивая дрянь.
Ах, постой. Я ее не ругаю. Ах, постой. Я ее не кляну. Дай тебе про себя я сыграю Под басовую эту струну.
Льется дней моих розовый купол. В сердце снов золотых сума. Много девушек я перещупал, Много женщин в углу прижимал.
Да! есть горькая правда земли, Подсмотрел я ребяческим оком: Лижут в очередь кобели Истекающую суку соком.
Так чего ж мне ее ревновать. Так чего ж мне болеть такому. Наша жизнь - простыня да кровать. Наша жизнь - поцелуй да в омут.
Пой же, пой! В роковом размахе Этих рук роковая беда. Только знаешь, пошли их на хер... Не умру я, мой друг, никогда. Сергей Есенин
Добавлено (12 Июль 2006, 01:39) --------------------------------------------- Мы теперь уходим понемногу В ту страну, где тишь и благодать. Может быть, и скоро мне в дорогу Бренные пожитки собирать.
Милые березовые чащи! Ты, земля! И вы, равнин пески! Перед этим сонмом уходящим Я не в силах скрыть своей тоски.
Слишком я любил на этом свете Все, что душу облекает в плоть. Мир осинам, что, раскинув ветви, Загляделись в розовую водь.
Много дум я в тишине продумал, Много песен про себя сложил, И на этой на земле угрюмой Счастлив тем, что я дышал и жил.
Счастлив тем, что целовал я женщин, Мял цветы, валялся на траве, И зверье, как братьев наших меньших, Никогда не бил по голове.
Знаю я, что не цветут там чащи, Не звенит лебяжьей шеей рожь. Оттого пред сонмом уходящим Я всегда испытываю дрожь.
Знаю я, что в той стране не будет Этих нив, златящихся во мгле. Оттого и дороги мне люди, Что живут со мною на земле.
Сергей Есенин
Добавлено (12 Июль 2006, 01:41) --------------------------------------------- ПИСЬМО МАТЕРИ
Ты жива еще, моя старушка? Жив и я. Привет тебе, привет! Пусть струится над твоей избушкой Тот вечерний несказанный свет.
Пишут мне, что ты, тая тревогу, Загрустила шибко обо мне, Что ты часто xодишь на дорогу В старомодном ветxом шушуне.
И тебе в вечернем синем мраке Часто видится одно и то ж: Будто кто-то мне в кабацкой драке Саданул под сердце финский нож.
Ничего, родная! Успокойся. Это только тягостная бредь. Не такой уж горький я пропойца, Чтоб, тебя не видя, умереть.
я по-прежнему такой же нежный И мечтаю только лишь о том, Чтоб скорее от тоски мятежной Воротиться в низенький наш дом.
я вернусь, когда раскинет ветви По-весеннему наш белый сад. Только ты меня уж на рассвете Не буди, как восемь лет назад.
Не буди того, что отмечалось, Не волнуй того, что не сбылось,- Слишком раннюю утрату и усталость Испытать мне в жизни привелось.
И молиться не учи меня. Не надо! К старому возврата больше нет. Ты одна мне помощь и отрада, Ты одна мне несказанный свет.
Так забудь же про свою тревогу, Не грусти так шибко обо мне. Не xоди так часто на дорогу В старомодном ветxом шушуне.
Сергей Есенин
"Homo sum et nihil humani a me alienum puto..." (Publius Terentius Afer)
Сообщение отредактировал jetsan - Среда, 2006-07-12, 01:37
Электрический пес Долгая память хуже, чем сифилис, Особенно в узком кругу. Идет вакханалия воспоминаний, Не пожелать и врагу. И стареющий юноша в поисках кайфа Лелеет в зрачках своих вечный вопрос. И поливает вином, и откуда-то сбоку С прицельным вниманием глядит электрический пес.
И мы несем свою вахту в прокуренной кухне, В шляпах из перьев и трусах из свинца, И если кто-то издох от удушья, То отряд не заметил потери бойца. И сплоченность рядов есть свидетельство дружбы Или страха сделать свой собственный шаг, И над кухней-замком возвышенно реет Похожий на плавки и пахнущий плесенью флаг.
И у каждого здесь есть излюбленный метод Приводить в движение сияющий прах: Гитаристы лелеют свои фотоснимки, А поэты торчат на чужих номерах. Но сами давно звонят лишь друг другу, Обсуждая насколько прекрасен наш круг, А этот пес вгрызается в стены В вечном поиске новых и ласковых рук.
И женщины те, что могли быть как сестры Красят ядом рабочую плоскость ногтей И во всем, что движется, видят соперниц, Хотя уверяют, что видят б... И от таких проявлений любви к своим ближним Мне становится страшно за рассудок и нрав Но этот пес не чужд парадоксов - Он влюблен в этих женщин и с его точки зренья он прав.
Потому что другие здесь не вдохновляют Ни на жизнь, ни на смерть, ни на несколько строк, И один с изумлением смотрит на запад, А другой с восторгом глядит на восток. И каждый уже десять лет учит роли, О которых лет десять как стоит забыть. А этот пес смеется над нами, Он не занят вопросом каким и зачем ему быть.
У этой песни нет конца и начала Но есть эпиграф в несколько фраз: Мы выросли в поле такого напряга, Где любое устройство сгорает на раз. И, логически мысля, сей пес невозможен, Но он жив, как не снилось и нам, мудрецам, И друзья меня спросят: "О ком эта песня?" Я отвечу загадочно: "Ах, если б я знал это сам".
Б.Гребенщиков
"Homo sum et nihil humani a me alienum puto..." (Publius Terentius Afer)
Сообщение отредактировал jetsan - Среда, 2006-07-26, 03:05
Ли Бо" Пейзаж души"-Поэзия гор и вод. Певучую Цинь обнимает монах, Пришедший с самой Крутобровой горы, И вот для меня зазвучала струна- Чу! Шепот сосны в переливах игры. Потоками звуков омыта душа, Откликнулся колокол издалека. Гора погружается в ночь не спеша, И, мрак нагнетая, плывут облака. " Отдайся созерцанию происходящего в мире, не рподиводействуй, не питайнадежд, будт то способен контралировать этот процесс,прими его, приспопобляйся, запечетлевай!" ( Джордж Оруэлл)
Благодарю Тебя за свет, Который мне в зеницы брызжет, За дар (дороже в мире нет!), Благодарю, за то что вижу. Благодарю за звук. За гром. За тонкий писк летучей мыши. Благодарю Тебя за то, Что мне дано всё это слышать. За запах трав. За вкус плодов. За дивный шёлк девичьей кожи. Благодарю Тебя за то, Что знаю я и это тоже. За понимание речей, И за возможность изъясняться, За то, что Ты мне дал детей - А значит, право продолжаться! И за умение предвидеть, И за умение желать. За дар высокий - ненавидеть, За высочайший дар - прощать. И всё ж прошу ещё одно, Хоть и страшусь превысить меру: Прошу чтоб было мне дано Хранить Любовь, а значит Веру.
Любовь не внешнее проявление, она всегда внутри нас.
Как-то в полночь, в час угрюмый, полный тягостною думой, Меж томов старинных, в строки рассужденья одного По отвергнутой науке и расслышал смутно звуки, Вдруг у двери словно стуки – стук у входа моего. "Это – гость,– пробормотал я, – там, у входа моего, Гость, – и больше ничего!"
Ах! мне помнится так ясно: был декабрь и день ненастный, Был как призрак – отсвет красный от камина моего. Ждал зари я в нетерпенье, в книгах тщетно утешенье Я искал в ту ночь мученья, – бденья ночь, без той, кого Звали здесь Линор. То имя... Шепчут ангелы его, На земле же – нет его.
Шелковистый и не резкий, шорох алой занавески Мучил, полнил темным страхом, что не знал я до него. Чтоб смирить в себе биенья сердца, долго в утешенье Я твердил: «То – посещенье просто друга одного». Повторял: "То – посещенье просто друга одного, Друга, – больше ничего!"
Наконец, владея волей, я сказал, не медля боле: "Сэр иль Мистрисс, извините, что молчал я до того. Дело в том, что задремал я и не сразу расслыхал я, Слабый стук не разобрал я, стук у входа моего". Говоря, открыл я настежь двери дома моего. Тьма, – и больше ничего.
И, смотря во мрак глубокий, долго ждал я, одинокий, Полный грез, что ведать смертным не давалось до тою! Все безмолвно было снова, тьма вокруг была сурова, Раздалось одно лишь слово: шепчут ангелы его. Я шепнул: «Линор» – и эхо повторило мне его, Эхо, – больше ничего.
Лишь вернулся я несмело (вся душа во мне горела), Вскоре вновь я стук расслышал, но ясней, чем до того. Но сказал я: "Это ставней ветер зыблет своенравный, Он и вызвал страх недавний, ветер, только и всего, Будь спокойно, сердце! Это – ветер, только и всего. Ветер, – больше ничего!"
Растворил свое окно я, и влетел во глубь покоя Статный, древний Ворон, шумом крыльев славя торжество, Поклониться не хотел он; не колеблясь, полетел он, Словно лорд иль лэди, сел он, сел у входа моего, Там, на белый бюст Паллады, сел у входа моего, Сел, – и больше ничего.
Я с улыбкой мог дивиться, как эбеновая птица, В строгой важности – сурова и горда была тогда. "Ты, – сказал я, – лыс и черен, но не робок и упорен, Древний, мрачный Ворон, странник с берегов, где ночь всегда! Как же царственно ты прозван у Плутона?" Он тогда Каркнул: «Больше никогда!»
Птица ясно прокричала, изумив меня сначала. Было в крике смысла мало, и слова не шли сюда. Но не всем благословенье было – ведать посещенье Птицы, что над входом сядет, величава и горда, Что на белом бюсте сядет, чернокрыла и горда, С кличкой «Больше никогда!».
Одинокий, Ворон черный, сев на бюст, бросал, упорный, Лишь два слова, словно душу вылил в них он навсегда. Их твердя, он словно стынул, ни одним пером не двинул, Наконец я птице кинул: "Раньше скрылись без следа Все друзья; ты завтра сгинешь безнадежно!.." Он тогда Каркнул: «Больше никогда!»
Вздрогнул я, в волненье мрачном, при ответе стол "Это – все, – сказал я, – видно, что он знает, жив го, С бедняком, кого терзали беспощадные печали, Гнали вдаль и дальше гнали неудачи и нужда. К песням скорби о надеждах лишь один припев нужда Знала: больше никогда!"
Я с улыбкой мог дивиться, как глядит мне в душу птица Быстро кресло подкатил я против птицы, сел туда: Прижимаясь к мягкой ткани, развивал я цепь мечтаний Сны за снами; как в тумане, думал я: "Он жил года, Что ж пророчит, вещий, тощий, живший в старые года, Криком: больше никогда?"
Это думал я с тревогой, но не смел шепнуть ни слога Птице, чьи глаза палили сердце мне огнем тогда. Это думал и иное, прислонясь челом в покое К бархату; мы, прежде, двое так сидели иногда... Ах! при лампе не склоняться ей на бархат иногда Больше, больше никогда!
И, казалось, клубы дыма льет курильница незримо, Шаг чуть слышен серафима, с ней вошедшего сюда. "Бедный!– я вскричал,– то богом послан отдых всем тревогам, Отдых, мир! чтоб хоть немного ты вкусил забвенье, – да? Пей! о, пей тот сладкий отдых! позабудь Линор, – о, да?" Ворон: «Больше никогда!»
"Вещий, – я вскричал, – зачем он прибыл, птица или демон Искусителем ли послан, бурей пригнан ли сюда? Я не пал, хоть полн уныний! В этой заклятой пустыне, Здесь, где правит ужас ныне, отвечай, молю, когда В Галааде мир найду я? обрету бальзам когда?" Ворон: «Больше никогда!»
"Вещий, – я вскричал, – зачем он прибыл, птица или демон Ради неба, что над нами, часа Страшного суда, Отвечай душе печальной: я в раю, в отчизне дальней, Встречу ль образ идеальный, что меж ангелов всегда? Ту мою Линор, чье имя шепчут ангелы всегда?" Ворон: «Больше никогда!»
"Это слово – знак разлуки! – крикнул я, ломая руки. - Возвратись в края, где мрачно плещет Стиксова вода! Не оставь здесь перьев черных, как следов от слов позорны? Не хочу друзей тлетворных! С бюста – прочь, и навсегда! Прочь – из сердца клюв, и с двери – прочь виденье навсегда! Ворон: «Больше никогда!»
И, как будто с бюстом слит он, все сидит он, все сидит он, Там, над входом, Ворон черный с белым бюстом слит всегда. Светом лампы озаренный, смотрит, словно демон сонный. Тень ложится удлиненно, на полу лежит года, - И душе не встать из тени, пусть идут, идут года, - Знаю, – больше никогда!
